У истоков духовного образования в Костромском крае
«Столетье безумно и мудро», — точно определили современники «осьмнадцатый век». Болезненные перемены, естественным образом вызревавшие в предыдущем столетии, волей Петра были значительно ускорены. Старое торопливо ломали, новое еще не утвердилось. Это касалось всех сторон жизни государства и народа, и область церковная не была исключением. С упразднением патриаршества и учреждением Синода церковь стала частью государственной системы. Менялись нормы общественной жизни, менялись и требования к пастве и пастырю. Прежние способы поддержания уровня знаний и норм пришли в упадок и перестали удовлетворять требованиям времени. «Сеятель не сеет, а земля не приемлет, — писал святитель Дмитрий Ростовский, — иереи не учат, а людие невежествуют»[1].
Уже в Высочайшем указе от 22 сентября 1738 г. изъявлялось «высокоматернее тщание и старание» о снабжении святых церквей «учительными священниками» для подтверждения христианского закона и благочестия проповедями, «ибо простый подлый народ, не имея в сердцах страха Божия и надлежащего наставления к добрым делам и тако от невежества и грубиянства преклоняются во всякое зло, а имянно впадают в леность, пьянство, в татьбы, в разбои, в смертные убийства и прочая богомерзкие дела»[2].
Первое учебное заведение духовного ведомства открылось не в Костроме, а в Юрьевце. Это установил еще в первой половине XIX в. М.Я. Диев. Он писал о Юрьевецкой славяно-российской школе, открытой в 1730 г. архиепископом Питиримом для борьбы с расколом[3].
Однако наибольшее влияние на развитие духовной школы оказало создание в 1744 г. Костромской епархии[4]. В протоколе заседания Синода в качестве причины указывалось, что из-за огромных размеров Московской епархии «в разных и дальних от Москвы городех и уездех состоит церквей более пяти тысящ, монастырей более двух сот, которых единому архиерею управить весьма невозможися, отчего размножается раскол и в делех челобитчиком, також производимым во священство и в церковный причет волокита и многое продолжение чинится»[5].
Первый же владыка, добравшийся до Костромы, Сильвестр Кулябка, озаботился созданием епаршеской школы. С огромным трудом изыскивали средства[6]. Детей набирали из семей духовенства, но дело было необычное, непонятное. Прошел слух, что неспособных будут отдавать в солдаты, и родители прятали недорослей, а ежели посланные их находили, то матери плакали, провожая, как по мертвым.
Кстати, слухи, видимо, действительно имели под собой почву. Позже указом епископа Симона по представлению учителей семинарии было определено: «непонятных и к продолжению высших наук ненадежных пятнадцать человек учеников из семинарии уволить»[7]. Предполагалось отдать их родителям для самостоятельного обучения наукам, а если и после того экзамен не выдержат, – «отослать для определения в военную службу», или в солдатскую школу, или «куда они способными окажутся в светскую команду»[8].
Только на третий год удалось набрать 30 воспитанников. Первым учителем стал монах Ипатьевского монастыря Анастасий. «Это доказывается тем, что ему, с 1747 года, выдавалось жалованье за экзаменатора из сумм консистории 20 р. в год и столько же за учительство из семинарского хлеба,
от продажи его». [9]
Однако, стоило владыке Сильвестру покинуть епархию, как школа закрылась, ученики были распущены. Стабильным стало семинарское житье-бытье только при владыке Дамаскине, который принял епархию в 1758 г. — «пастырь с твердостию характера, деятельный, заботливый»[10].
В соответствии с рекомендациями «Регламента духовного» размещать семинарии «не в городе, но в стороне, на веселом месте угодное, где несть народного шума, ниже частыя оказии, которые обычно мешают учения, и находит на очи, что похищает мысли молодых человек, и прилежать учением не попускает»[11], он определил для семинарии собственное место на окраине Костромы. В 1759 г. владыка построил подле древнего Спасо-Запрудненского монастыря «огромный двухэтажный корпус»[12] для учеников, а рядом – свой, архиерейский дом и дома для учителей, разбил сад, устроил пруд…Выписал из Киево-Могилянской академии учителей, двух братьев, Максима и Ивана Федоровых, которые стали преподавать «по академической методе» один греческий, а другой — латинский языки. Позже к ним добавились другие выпускники киевской академии.
Все учителя были молоды и говорили по-украински, а местные говоры считали искажением правильной «мовы», разница была велика, и учителя с учениками часто не понимали друг друга. Как записал М.Я. Диев со слов очевидцев, наставники-малороссияне в классе «осмеивали формы великороссийского наречия», за высказывания на родном языке учеников подвергали наказанию «тогда заключавшемуся в битии по правой ладони дубовою круглою палочкою, называемою “паля” и стоянии голыми коленками на песку, иногда дресве и горохе[…] Заботливый Дамаскин с терпением переносил все затруднения и еще при своей жизни имел удовольствие малороссиян заменить питомцами Костромской семинарии»[13].
Чтобы приохотить детей духовенства к образованию, владыка содержал семинаристов на казенном коште, а при каждом из семи духовных правлений весной 1760 г. открыл начальные школы для обучения «азбуке, букварю, заповедям Божиим, часослову, псалтири, шестодневу, церковному уставу и нотному пению»[14]. Много позже, уже после их закрытия, будут созданы духовные училища – центры образования и образованности в уездах.
Смерть прервала труды архипастыря летом 1769 г., а сменивший его Симон (Лагов) стал душой семинарских штудий. Он поощрял ученые занятия «денежными вспоможениями, подарками книг», частенько пешком ходил из Ипатия на Запрудню «в одном подряске в белой шляпе», «а иногда проживал при ней безвыходно по нескольку дней», смотрел тетради казенных учеников, проверял упражнения[15]. Надо при этом учесть, что нет в ту пору еще Костромской губернии, и владыка – первое по статусу лицо в городе…..
При семинарии тщанием епископов Костромских и Галичских была собрана немалая библиотека, хранившаяся в семинарском деревянном доме, что представлялось неудобным. В 1772 г. владыка Симон устроил для неё новое помещение в нижнем этаже каменной Спасо-Запрудненской церкви, где прежде был придел во имя святителя Алексия[16]. В 1775 г. семинария сгорела, книги же, благодаря переводу в каменное помещение, остались целы[17]. Тем не менее, во время обучения в семинарии М.Я. Диева (это начало XIX века), Введенская церковь еще сохранялась. При ней «на великое пространство расстилался, подобно продолговатому озеру, омут монастырской мельницы», на противоположном берегу Запрудни стояли монастырские службы[18]. После пожара главного корпуса семинарии в 1775 г. преосвященным Симоном с восточной стороны двора было построено новое деревянное здание («огромный дом»)[19]. В 1772 г. семинария была обнесена деревянной оградой, «состоящею с юго-западной стороны из палисадника с тремя воротами, а со стороны восточной и северной из простого забора»[20].
В 1798 г. по причине ветхости построек семинарии учащиеся были переведены в Ипатьевский монастырь на 5 лет[21]. За это время к 1802 г. для них на Запрудне было отстроено два «огромных», по свидетельству М.Я. Диева, деревянных на каменном фундаменте корпуса. Один из них предназначался для учебных классов, другой — для учителей[22]. По описанию Н.О.Андроникова, «классические покои» были деревянными, одноэтажными, на каменном фундаменте, имели 8 обширных комнат, из которых в 7-ми помещались классы, а в восьмой — публичная аудитория для диспутов и выпускных экзаменов. Фасад был обращен к Ипатьевскому монастырю, постройка находилась перед прежним семинарским двором. В прежних помещениях для казенных воспитанников находился полковой лазарет, выведенный, очевидно, после перемещения семинарии на Запрудню в апреле I802 г.[23].
Строительные работы продолжались еще несколько лет. В 1803 г. был устроен деревянный одноэтажный на каменном фундаменте дом для учителей и префекта, в северной стороне двора — каменная поварня, а в 1806 г. одновременно с починкой жилых комнат для казенных воспитанников, к поварне была пристроена каменная столовая комната[24].
В декабре 1813 г. деревянный корпус для классов сгорел. Остальные здания, отделенные от него двумя рядами берез, посаженными еще еп. Дамаскином, остались целы. Тем не менее, семинария была переведена в город, старшие классы — в Богоявленский монастырь, младшие — в один из соборных домов на кремлевском холме[25].
Публичные экзамены становились событием для всего города, собирая множество публики, которая видела в них благотворное веяние времени. Их называли «рацеи на препотах», каковые устраивались и в 1820-х гг. Так, 13 и 14 июля 1827 г. некоторые духовные и светские особы были приглашены билетами на публичные испытания учеников семинарии[26]. В первый день ученики всех трех отделений оказывали свои успехи в светских предметах. Звучали немецкий и французский языки, отвечали историю церковную и гражданскую, а учащиеся среднего отделения сдавали математику. Второй день был посвящен Богословию, философии, словесности. Греческий язык сдавали все, а древнееврейский – только высшее и среднее отделения[27].
Нет, конечно, не стоит идеализировать ни семинарию, ни семинаристов. Дети – как дети. Правление семинарии доносило в консисторию, что «сего мая 10 го числа приватно обучающийся ученик костромской семинарии низшего отделения Николай Большесольский, возв[ращаясь] с гулянки, бывшей за рекою Запруднею, позд[но] играл на кларнете, ходя по градским у[лицам] с учениками, песни певшими, о которых в[последствии] при допросе Правлению семинарии не откр[ыл]»[28].
Случались и более серьезные проступки: взрослые семинаристы были замечены у питейных домов в нетрезвом виде, да и на улицах пели «срамные песни», задевали друг друга и подвернувшихся под горячую руку мещан[29]. И наказание было более серьезным – «надо бы отчислить из духовного звания, но из уважения к раскаянию их» участники беспорядков были отсылаемы в монастыри на исправление[30].
Шел процесс «ошколивания», и он-то как раз развивался очень удачно. Критерий – количество ученых, профессионально занятых в сфере производства и трансляции новых знаний. Именно выпускники семинарии составили впоследствии славу губернии: «В состав вновь открытой Российской Академии в 1783 г. и в число 14 членов новооткрытой Академии – представительницы отечественного просвещения, поступили три воспитанника Костромской Духовной семинарии, Протоиереи: Иван Иванович Красовский, Георгий Михайлович Покровский и священник Иван Иванович Сидоровский. Всех членов духовенства было шестеро, следовательно, половина из них костромских»[31]. В 1791 году И.И. Красовский был удостоен золотой медали за свои ученые труды.
В том же 1791 г. были открыты духовные училища в Нерехте, а также при монастырях Галичском Пасиевом, в Тихоновом Лухском и в Макарьевском Унженском. Преосвященный Павел (Зернов), распорядившийся об их создании, объяснял это так: всех желающих поселить в семинарских покоях невозможно, и «дабы не отнять ревность у желающих продолжить науки, долгом поставляем мы […] завесть в епархии нашей еще училища…». Способных к наукам после училищ предполагалось рекомендовать в семинарию[32]. Так училища стали не просто подготовительным звеном, но и местом отбора лучших.
Позже Нерехтское училище не упоминается в списках, зато всплывают два новых – в Солигаличе и в Костроме. Так, в 1818 г. в качестве ректоров духовных и уездных училищ упоминались в Костроме – И. Красовский, в Галиче – А. Калинников, в Лухе – Петр Агриколянский, в Солигаличе – Иоанн Митинский, в Макарьеве – Петр Соколов[33]. Позже к ним добавилось Кинешемское[34].
По отчету о ревизии 1824 г. Галичского, Солигаличского, Макарьевского, уездных и приходских училищ Николая Соснина, иерея, учителя Всеобщей истории и немецкого языка Костромской духовной семинарии, можно судить о том, что главным предметом были древние языки, а главным навыком считался перевод. «… усмотрено, что в Галичском уездном училище ученики высшего отделения недостаточно приучены к переводу с российского на латинский язык; ученики низшего отделения совсем не приучаемы были к переводу с российского на латинский язык». В Солигаличском училище ученики высшего отделения мало были занимаемы переводом учебной книги с греческого языка на российский[35]. Вооруженные знанием языков, все остальное — философию, богословие, физику с метафизикой — они должны были получить в семинарии.
Таким образом, семинарии создавались для «ошколивания» будущих священников, ибо, по словам Феофана Прокоповича, составителя «Регламента духовного», «когда нет света учения, нельзя быть доброму церкве поведению, нельзя не быть нестроению, и многим смеха достойным суевериям, еще же и раздорам, и пребезумным ересям»[36], «убо учение доброе и основательное есть всякой пользы, как отечества, так и церкве, аки корень и семя и основание»[37].
Постепенно, во многом благодаря стараниям архипастырей, семинария стала ядром «культурного гнезда», пославшего своих выпускников в столицы. Там создавалась совершенно особая атмосфера, в которой ценились науки и художества, поддерживались и воспитывались исследователи. Преосвященный Симон (Лагов) «сообщал ученую ревность» преподавателям семинарии: «кого он видел к тому способным, тем он делал ученые препоручения, со всем радушием снабжал их наставлением и материалами»[38].
Приходя из родительского дома диковатыми пареньками, мало отличаясь от своих крестьянских сверстников, семинаристы попадали в среду, во многом ориентированную на светскую культуру. Они читали по-латыни Овидия и Цицерона, писали стихи (это входило в обязательную программу занятий), читали книги семинарской библиотеки («Ибо без библиотеки, как без души академия»[39]). Среди них было много книг светского содержания. Достаточно сказать, что только библиотека преосвященного Евгения Романова, поступившая в семинарское книгохранилище, содержало переводы на русский язык трудов Монтеня, Вольтера, французских энциклопедистов. Ученые диспуты выпускников семинарии, становились событиями в культурной жизни города. Лишь к 1830-м гг. набравшая вес Костромская гимназия оттеснила в жизни Костромы семинарию на второй план. Да и то, можно сказать, что становление нового, светского уже среднего учебного заведения во многом было обязано выпускникам и преподавателям семинарии, взявших на себя чтение классических языков и некоторых гуманитарных курсов[40].
По окончании семинарии желающие поступали в духовные академии, а в начале XIX в. их стали направлять и в светские учебные заведения — по медицинской части, позже — по научной и педагогической. Закладывалась традиция, которую Костромская духовная семинария бережно сохраняла до самого своего закрытия в 1919 году. Благодаря ей, из этих стен вышли многочисленные ученые и путешественники, философы, богословы, историки, археографы, статистики, врачи, литераторы.
[1] Цит. по: Диев М.Я. Исторические исследования о Костромской стороне, представленные преосвященным костромским Леонидом Филофею, для комиссии, учрежденной по программе Святейшего Синода, для составления церковно-исторического описания Костромской епархии. 1851-1855 // Российская национальная библиотека, отдел рукописей. Далее – РНБ ОР). Тит 4021. С.58.
[2] Цит. по: Миловидов И. Содержание рукописей, хранящихся в архиве Ипатьевского монастыря. Вып.2. Кострома, 1888. С..45.
[3] Диев М. Я. Состояние духовенства Костромской стороны до учреждения и при учреждении в оной епархии // Государственный архив Костромской области (далее – ГАКО). Ф.130. Оп.11. Д.2349. С.22 об.
[4] Подробнее см.: Новикова Е. [псевд., наст. фам. – Л.И. Сизинцева]. «Золотой век» Костромской духовной семинарии // Губернский дом. — 1994. — №5. – С. 50-53.
[5] Российский государственный исторический архив (далее — РГИА). Ф.796. Оп.25. Д.319 (1744). Л.12.
[6] ГАКО. Ф.31. Оп.1. Д.2. Л.л. 137, 147-148.
[7] ГАКО. Ф.31. Оп.1. Д.1. Л.164-165.
[8] Там же.
[9] [Андроников Н.] Исторические записки о Костромской духовной семинарии и о Костромской губернской гимназии, составленные бывшим учителем семинарии и временным преподавателем гимназии Н. Андрониковым. Кострома, 1874. (Далее – Андроников…). Паг.1, с.6.
[10] Диев М.Я. Исторические исследования о Костромской стороне, представленные Преосвященнейшим костромским Леониду и Филофею, для комиссии, учрежденной по программе Святейшего Синода, для составления церковно-исторического описания Костромской епархии. 1851-1855 // Российская национальная библиотека. Отдел рукописей. Далее – РНБ ОР). Тит 4021. С.58.
[11] Регламент духовный. – СПб., 1721. — Л.54 об. (Далее – Регламент…)
[12] РНБ ОР. Тит 4021. С. 62.
[13] РНБ ОР. Тит 4021. С.65-66.
[14] РНБ ОР. Тит 4021. С.60.
[15] РНБ ОР. Тит 4021. С.87.
[16] Материалы для истории Костромском семинарии. Отд. 2 // КОИАХМЗ. КОК 25126 . Л.19.
[17] Там же, л.24 об.; Диев М.Я.Первое столетие Костромское епархии// РНБ ОР. Тит 4015.С.81-82.
[18] То же // РНБ ОР. Тит 4013.Л. 153.
[19] То же // РНБ ОР. Тит 4015.С.82.
[20] Там же, с. 100.
[21] Диев М.Я. Историческое исследование о Костромское стороне… //РНБ ОР. Тит 402I.C.94-96.
[22] Там же, с.97.
[23]Андроников с.32.
[24] Там же.
[25] Там же, с.41.
[26] ГАКО. Ф. 432. Оп.1. Д. 129. Л.41.
[27] Там же, л. 44.
[28] ГАКО. Ф.432. Оп.1. Д.115. Л.27.
[29] Там же, л.л. 28, 47, 52, 54 об.
[30] Там же, с. 74 об.
[31] Описание библиотеки Кафедрального Успенского собора // Костромские губернские ведомости (далее — КГВ). 1858. №27. 12 июля. С. 264:
[32] Материалы для истории Костромской семинарии. Отдел второй. Семинария, содержимая казенными средствами при пособии средств епархиальных с 11-го июля 1765 г. по 26 марта 1800 года. Рукопись 1860-х гг. // Государственное учреждение культуры Костромской объединенный историко-архитектурный и художественный музей-заповедник (далее — ГУК КОИАиХМЗ). КОК 25126. С. 94.
[33] ГАКО. Ф.432. Оп.1. Д. 65. К. 107. Л.70.
[34] О преобразовании приходских духовных училищ // КГВ. 1852. Ч. официальная. Отд.2, местный. Л. 313-314, 424.
[35] ГАКО. Ф.432. Оп.1. Д.97. Л. 155.
[36] Регламент… Л.42 об. Л.43.
[37] Регламент … Л.43.
[38] Диев М.Я. Первое столетие Костромской епархии // РНБ ОР. Тит 4013.
[39] Регламент духовный. – СПб., 1721. Л.49 об.
[40] Андроников… Паг.2-я.