Послесловие
Нерехте повезло, у нее был Диев. Для всех, кто прочтёт эту книгу, улицы города оживут, незримо наполнятся давно исчезнувшими лицами и голосами. В этом году исполняется 155 лет со дня смерти автора, но текст за прошедшие полтора века не утратил ни значимости, ни свежести.
Отец Михаил был священником. В своей книге «Уездные историки» В. Бердинских точно подметил: «В определенном смысле слова русское православное духовенство было потенциальным сословием историков»[1]. Этому способствовало и гуманитарное образование, и необходимость ведения метрических книг, и забота о церковном архиве, и погруженность в народный быт, привязанный к церковному календарю. Однако в Костромской епархии к этим обстоятельствам добавлялось еще одно: в Костромской духовной семинарии с самого возникновения её, всю вторую половину XVIII столетия, костромские епископы последовательно поощряли ученые занятия, а исторические исследования – особенно. Так, владыка Дамаскин (Аскаронский), чтобы приохотить детей духовенства к образованию, содержал семинаристов на казенном коште, а при каждом из семи духовных правлений весной 1760 г. открыл начальные школы. Смерть прервала труды архипастыря летом 1769 г., а сменивший его Симон (Лагов) поощрял ученые занятия «денежными вспоможениями, подарками книг», частенько пешком ходил из Ипатия на Запрудню «в одном подряске в белой шляпе», «а иногда проживал при ней безвыходно по нескольку дней», смотрел тетради казенных учеников, проверял упражнения[2]. Именно по его поручению в семинарии было создано первое по времени историческое сочинение — «История костромской иерархии» (1773 г.) [3], список которого хранил М.Я. Диев. Питомцами семинарской школы был и он сам, и многие его родственники, свойственники, друзья и знакомые.
Правда, выпускники этого старейшего учебного заведения, отправляясь на дальние небогатые приходы, часто поневоле забывали об увлечениях юности. Свойственник М.Я. Диева, о. Симеон Костров пытался выяснить у бывших соучеников своих, не продолжают ли они ученые занятия, и горестно восклицал: «О книгах, о ученых занятиях и речи не заводи! О, семинария, семинария! Для всех сынов твоих матерни щедроты твои изливались одинаково: отчего же явились у тебя пасынки? Где учение, где образование? Соха и косуля унесли все, серп и коса заменили место всех языков и всех предметов»[4]. Да и сам о. Симеон постепенно поддавался течению повседневных забот, о чем и писал писал о. Михаилу: «Преимущественно радуюсь о ваших занятиях. А я не работаю против Вас и вполовину»[5].
По наполненности делами жизнь М.Я. Диева ничем не уступала хлопотам других сельских священников. Помимо собственно священнослужительских обязанностей, которые отнимали много времени и приносили мало дохода, были ему знакомы и крестьянские заботы, потому что все увеличивающееся семейство надо было кормить, и луг, сад, огород требовали его внимания. Кроме того, он преподавал в учебных заведениях Нерехты, причем в некоторых – безвозмездно. А ведь до Нерехты надо было идти пешком довольно далеко, несколько верст, – сначала от Тетеринского, потом – от Сыпанова. Большие суммы приходилось тратить на покупку книг, поскольку библиотек в округе еще не было (за исключением костромских, семинарской и соборной). Немалые деньги и время уходили на приобретение у крестьян рукописей и древностей, находимых при обработке полей, — эти собрания, книжное, архивное и нумизматическое, становились основой для его исследовательской деятельности. О его занятости свидетельствует значительное эпистолярное наследие, — судя по количеству сохранившихся писем, их написание тоже занимало значительное время. Письма приобретали характер дневника, и, похоже, заменяли о. Михаилу подневные записи. В то же время именно в письмах М.Я. Диев сообщал своим столичным коллегам интересовавшие каждого из них сведения по истории и этнографии, которые потом растворялись в их текстах. С другой стороны, сетования сельского священника бывали услышаны в столицах, и влиятельные коллеги могли оказать поддержку и покровительство в случае всевозможных напастей.
Сами исторические занятия о. Михаила поражают разнообразием. Это не только краеведческие его труды, но и «История западной церкви», читая которую о. Симеон Костров писал другу 10 марта 1830 г.: «Дивлюсь вашему слогу, Вы материи всем известные умеете представить в совершенно новом и разительном виде»[6]. Кроме того, из под его пера вышли «История владык новгородских», поднесенная наследнику-цесаревичу Александру Николаевичу при посещении им Нерехты, а также «Исторический словарь разных писателей православной церкви», «Исторический и генеалогический лексикон бояр, дворян …», дополнения и поправки к биографическим справочникам, — «Истории российской иерархии», каталогу русских митрополитов, агиографическим сводам и многое другое. Он переводил с французского языка записки Корнелия де Брюина и работал над толкованием священных текстов…
И все же две темы занимали его едва ли не всё время его самостоятельной исследовательской деятельности. Это «История костромской епархии», дополняющая, продолжающая и переосмысляющая «Историю костромской иерархии» 1773 г., и «История города Нерехты». Оба труда хранятся в архивах в нескольких списках, которые автор дополнял, правил, отдавал переписывать и снова дополнял. Их научное издание требует большой текстологической, археографической работы. Тем не менее, группа энтузиастов, благодаря которым вы держите в руках эту книгу, пришла к общему решению издать «Историю Нерехты» не в академическом виде, который отражал бы все варианты, все правки, внесенные Диевым в течение времени. Это значительно удлинило бы время подготовки рукописи, а для читателя, которому адресована книга, подробности были бы не столь важны, и в то же время создали бы лишние помехи. Придет время, и опытные археографы сделают все так, как надо. Сегодня важно как можно скорее сделать рукопись доступной для всех, кому интересна Нерехта и её история.
Ведь книга и сама по себе не является легким чтением. М.Я. Диев расположил всю известную ему информацию о городе по хронологическому принципу, год за годом. К середине XIX столетия, когда о. Михаил работал над рукописью, этот принцип давно устарел, он восходил к городовым летописцам, а еще раньше – к летописям. Они предполагали копирование и дополнение текстов, составленных предшественниками, восприятие чужого, как собственного, и в то же время трепетного отношения и к написанному, и к самому занятию[7].
М.Я. Диев жил в другое время, но, тем не менее, пытался сохранить погодный принцип записи. Это нельзя приписать влиянию предшественников, — следы местной летописной традиции обнаружить не удалось, а «История костромской иерархии» построена по тематическому принципу. Зато в его распоряжении оказался значительный массив источников, которые он последовательно собирал, исследовал, сравнивал, по крупицам выбирая необходимую информацию, вплетая её в летописную нить. Упоминание имени в незначительном документе давало ему возможность датировать известные ему события, связанные с этим человеком. Сравнение документов, следующих по времени друг за другом, позволяло отнести изменения к определенному временному промежутку, установить причинно-следственные связи.
Особенного примечания достойно его сравнение двух черновых экземпляров наказов в екатерининскую Комиссию по составлению нового уложения. Они позволили краеведу прийти к выводу о том, что составитель наказа от костромского купечества, Стригалёв, взял за образец черновую версию своего нерехтского собрата Третьякова, — какую волну гордости за земляка вызвало это наблюдение у Диева! За каждым документом он пытается разглядеть реалии прошлого, опираясь на исторический контекст, разгадать непонятные для его времени слова и выражения, привязать события к конкретному месту – яме, оставшейся от забытого соляного колодца недалеко от торговых рядов, столбику, поставленному на месте утраченного храма, повороту улицы… Так, ему удалось установить, что река Солоница текла по иному руслу, ближе к городу, а кладбище, устроенное при божедоме, занимало место древней церкви преподобного Пахомия и др.
Архивов не было, сослаться на инвентарный номер, как это делается сегодня, у него не было возможности. И все же, когда дело касалось писцовых, переписных, дозорных, межевых книг, он упоминал их, не указывая места хранения. Иногда, получив рукопись на время, он копировал её, включая в сборники документов, таких, как «Костромская вивлиофика»[8]. А уж если случалось использовать опубликованные к тому времени исторические источники – летописи, акты и т.д. – он, как правило, указывал издание. Многие неопубликованные источники сегодня утрачены, и рукопись добросовестного иерея приобретает ценность уникального источника информации.
И все же особую живость «Истории Нерехты» придают устные источники, которые обильно использует М.Я. Диев задолго до того, как «устная история» (Oral History) приобрела нынешнюю популярность. Краевед чаще всего оговаривается: «рассказывают…», «доселе уцелело предание…». Но и так понятно, что только устная традиция могла сохранить живописные подробности о том, как «в седьмую неделю по Пасхе каждогодно божедом, заведовавший убогим домом, и при нем имевший избу, и в оной воспитывавший подкидышей, вез их в тележке, собирал милостынку под окошком каждого дома, приговаривая: “Курвин сын батько, курвина дочь матка, узнай свое дитятко, подай милостыню”». Или предание о находке серного месторождения, о неожиданном приеме, который оказали нерехчане турецким пленным в XVIII в. при Анне Иоанновне, или рассказ о пожаре 1785 года, или о приезде в Нерехту Павла I, свидетелем которого будущий краевед мог быть всего лишь в трехлетнем возрасте. Рассказы представителей старших поколений он не просто слушал, как и все, но запоминал, сопоставлял, сравнивал, делал выводы, иногда – на основании косвенных данных.
Уже по собственным воспоминаниям М.Я. Диев излагает яркие картины тылового быта эпохи войны с Наполеоном, рассказывает о тёплом отношении нерехчан к хорватским пленным, излагает подробности современной ему перепланировки города и строительства новых зданий, пережитых им самим пожаров и эпидемий. Здесь явно пристрастен, у него появляется возможность воздать по заслугам и тем, кем он восхищается, и тем, кого осуждает: «Прекрасное стенное письмо в теплом соборе от дыма, рассевшегося при топке печи, со времени определения протоиерея Высотского почти все потемнело до безобразия. […]Теплая церковь на Сыпанове, им складенная без железных связей, также дала расселины и грозит падением. Ежели история есть наука для человечества, то и упомянуть об этом не неуместно». Последняя фраза приоткрывает мотивы, которые движут о. Михаилом: он все-таки дитя эпохи Просвещения, и считает, что История – должна учить…
Точно так же понятна его надежда на то, что хотя бы потомки воздадут должное благодетелям города : «Дьяконов удвоил городские доходы, возвысив их в год до 15 тысяч рублей на ассигнации, и когда оказывался недостаток в градских общественных деньгах, на собственные свои делал постройки. […] В Нерехте такого благодетеля нищие ни в ком не находили, как в нем. Живи, украшение, краса Нерехты, для счастья города, где в первый раз начало биться и мое сердце! Если преследует тебя неблагодарность современников, то потомство беспристрастно скажет, что после тебя немного делают и нужного, не только что-либо похвальное!». Очень личное отношение стоит за каждым таким рассказом, даже если он не завершается столь откровенной сентенцией. Но что совершенно чуждо о. Михаилу – так это стремление додумать, дописать историю, если для этого нет достаточных оснований в известных ему источниках. В таких случаях он честно признавался: «о том не имеем сведений».
Так все-таки, почему о. Михаил использовал архаичный летописный принцип? Он иногда нарушает его, не столько по ошибке, сколько потому, что погодное изложение начинает сковывать его. То, что было естественно для летописца, дополняющего записанный прежде рассказ современными ему событиями, мешает в случае, когда надо проследить динамику – в истории рода, в развитии какого-то явления или тенденции. Часто такая привязка к тому или иному времени выглядит натянутой, искусственной, как это случилось с удивительным наблюдением М.Я. Диева над происхождением некоторых нерехтских купеческих семей из духовного сословия. Кроме того, мы знаем, что он прекрасно владел тематическим принципом изложения, – именно так построена его история Ипатьевского монастыря. Многочисленные варианты истории костромской епархии были организованы по хронологии правлений костромских владык, которые, действительно, оказывали решающее влияние на все события, происходящие на подвластной им территории, а внутри каждого периода о. Михаил рассматривал различные темы.
О. Симеон Костров, который тоже работал над историей Нерехты, писал другу 16 декабря 1829 г.: «Историю о Нерехте я у себя разделил на 2 отделения, а сии опять на 3 части, — а за сим каждую часть подразделил на особые статьи. Географическая часть невелика. А историческая часть ведена по периодам сообразно правлению российских государей. 3-я часть статистическая содержит подробности церквей, качество и количество жителей и проч.»[9]. То, что Диев просил свояка прислать его рукопись, косвенно свидетельствует о его поиске собственного способа историописания, и тематический при этом был отвергнут.
Можно только предполагать, что эти тексты имеют характер предварительный, и летописный принцип был удобен М.Я. Диеву для систематизации материала. Не случайно ведь он уже, как древний летописец, каждый год пытался дописать самые новые, самые свежие события… И, пока был жив, не хотел произнести пушкинских слов «Еще одно последнее сказанье, И летопись окончена моя»… И в таком случае теперь можно только сожалеть, что оригинальный авторский вариант «Истории города Нерехты» так и не был написан. Но будем благодарны о. Михаилу уже за то, что он, несмотря на все свои хлопоты нашел время и силы, чтобы восстановить череду событий в жизни города, сохранить для нас историю повседневной жизни нерехчан.
Л.И. Сизинцева
[1] Бердинских, В. Уездные историки. Русская провинциальная историография. М. : Новое литературное обозрение, 2003. С.225.
[2] РНБ ОР. Тит 4021. С.87.
[3] Костромской музей-заповедник. КОК 24830 ; История костромской иерархии / публикация подготовлена А.И. Соловьевым // Костромские епархиальные ведомости . 1887. №№ 2 – 8.
[4] Российская национальная библиотека. Отдел рукописей (Далее – РНБ ОР). Тит. 4898. Л.9.
[5] РНБ ОР. Тит. 4898. Л.38.
[6] РНБ ОР. Тит. 4898. Л.62.
[7] См. : Севастьянова, А.А. Русская провинциальная историография XVIII века. М. : Археографическая комиссия РАН, 1998. С.67-100.
[8] См. : Сапрыгина Е.В. «Костромская вивлиофика» Михаила Диева // Сапрыгина Е. Стражи времени. Кострома : ООО «Промдизайн-М», 2005. С.357-362.
[9] РНБ ОР. Тит. 4898. Л. 56