Рубрика Музей-территория памяти
Где живет память?
Думаю, со мной согласятся многие из тех, кто помнит «застойные» времена: историческое время текло медленно. Ритм задавали партийные съезды и пленумы. Каждый относился к ним по-своему, но уже казалось, так будет всегда: за историческим XXII съездом следовал исторический XXIII, а за ним неминуемо проглядывали не менее исторические XXIV и XXV… В этом для многих было уютное ощущение стабильности.
А потом всё сорвалось и понеслось. «Мы ждём перемен», — пел В. Цой, и они пришли, эти перемены. Утром мы вставали с ощущением, что за ночь страна могла стать другой, или что-то может кардинально измениться к вечеру. Пережили и это. Казалось, вот она, стабильность, хоть какая-то предсказуемость. Так нет же, теперь в окна заглядывает кризис…
В этом потоке событий мы чаще всего живём одним днём, в лучшем случае вектор времени устремляется от события к событию, мы заглядываем в ежедневник – и забываем о том, что есть нечто большее, не записанное на его страницах, — Прошлое, Будущее, Вечное… Спросите себя сами: как часто Вам удаётся вынырнуть из этого потока? Если случается, то мы все (вдруг) задаёмся вопросами: «Кто я? Где я? Когда я?»
Для того, чтобы понять своё место в пространстве, надо оглядеться вокруг, найти узнаваемые объекты, а потом посмотреть на карту. Чтобы осознать место в историческом времени, мало посмотреть на календарь. Необходимо вспомнить, что было вчера, месяц, год, десятилетие назад. Остановиться, оглянуться, понять, что всё меняется и приготовиться к тому, что изменится вновь. Не случайно этой осенью, тоскуя по снегу, мы как заклинание повторяли пушкинские строки: «Зимы ждала, ждала природа – Снег выпал только в январе»… Значит, и это еще не признак катастрофы, это уже было, пережили тогда – и снова переживём.
Французский историк Пьер Нора заметил, что «невероятное ускорение истории погружает всё и вся — и всё скорее и скорее — в область окончательно минувшего. Это ускорение заражает настоящее лихорадкой сохранения следов и останков, оно порождает… навязчивое желание накопления, которым питается гипертрофия институтов памяти: архивов, музеев, библиотек, коллекций… — всего того, в чем не следует более видеть отходы нашей цивилизации и свалку истории, но, напротив, зеркало нашей идентичности и хранилище правды о нас, ждущей расшифровки».
Работа с архивными фондами требует особых знаний и навыков. Увидеть реалии прошлого за сухим языком документов может не всякий. Наша научная библиотека более доступна. Она отличается от остальных тем, что запрещенные советской властью книги не выкидывали, а просто ограничивали к ним доступ. Лишь немногие избранные знали, что на самом деле можно было выписать и получить дореволюционные издания запрещенных авторов. Впрочем, только немногие и знали о том, что есть целые пласты культуры, скрытые от большинства.
Сменилась власть, ограничения сняли. Выросли тиражи новых книг. Теперь не хватает места для хранения, и часть изданий просто сложили в штабеля. Исследователи смогут получить их лишь после того, как библиотека расширит свои хранилища – дай Бог, чтобы это произошло поскорее! Но зато гораздо меньше стало тех, кто стремится подышать пылью старых книг, — разобраться бы с новыми …
Но есть еще музеи… Обычно при этом слове перед мысленным взором встают ряды картин или витрины с раритетами, мимо которых в молчании («священная музейная тишина»!) проходят стайки школьников или туристов. Между тем всё меняется и в музейном мире.
Каким только целям за свою недолгую историю не служил музей! Его история началась в эпоху Возрождения, когда музейные собрания служили главным ценностям творческого саморазвития человека – наукам и художествам. Музеи открывали свои сокровища только посвященным. Профанам там просто нечего было делать, — они всё равно ничего бы не поняли, не было ни этикеток, ни экскурсоводов.
Позже главным пафосом создателей музеев стало просвещение, — «широкие народные массы» были допущены к тем же наукам и художествам, но при условии трепетного отношения к святыням. В советские годы музеи стали одним из каналов пропаганды, экспозиции служили сотворению мифов о прошлом (которое употреблялось преимущественно с эпитетом «проклятое») и лучезарном настоящем.
Перестройка привела за собой свободу интерпретаций истории. И здесь снова были востребованы музейные собрания, потому что там хранятся предметы, свидетельствующие о более сложной картине прошлого, нежели предлагалась в советские годы. Они позволили разбить стереотипы, уйти от шаблонных представлений. И, что самое важное, предметная среда не просто передаёт информацию, она позволяет погрузиться в иное время, понять его изнутри, поверить в его подлинность. Она трёхмерна, почти осязаема.
Впрочем, сегодня мы живём в эпоху мнимостей. Цифровые технологии легко заставляют верить нас в реальность самых невероятных миров и существ, которые прорывают плоскость экранов и выходят в реальный мир. Дед Мороз и Снегурочка путешествуют по миру, и никто не считает странной поездку на новогодние каникулы в резиденцию Санта Клауса… Реальность и фантазия меняются местами, их взаимное проникновение продолжается. Сериалы заменяют жизнь, реклама создаёт новую систему ценностей.
Есть в этом мире что-то, на что можно опереться, что-то, что не обманет в этом зыбком мире? Сегодня, когда прошлое становится товаром, перед музеем маячит соблазн создавать овеществлённые мифы. Технологии позволяют сделать сколь угодно убедительные копии и муляжи. Посетители готовы к игре, они привычно живут по принципу – «Ах, обмануть меня не трудно, Я сам обманываться рад…»
Но, когда придёт потребность почувствовать под ногами реальную почву, именно музей позволит найти опору в реалиях прошлого. Коллекции, которые собирали более полутораста лет, помогут понять – кто мы, какой была жизнь, когда она стала такой, как мы её знаем сегодня. Музейные предметы — живые свидетели прошлого, которые хранились в Ипатьевском монастыре, теперь переехали в центр города. Для них сейчас за Романовским музеем на проспекте Мира строится теперь новое здание, — это и есть то самое «хранилище правды о нас».
Осталось только приступить к её расшифровке, для этого надо еще предъявить предметы людям, которые узнают благодаря этому о своем давнем и не столь отдалённом прошлом. Надо построить выставки, которые помогут вспомнить, станут «социальной рамкой памяти», как говорят сегодня. Ведь память должна за что-то зацепиться, от чего-то оттолкнуться, — и тогда целый город сможет вернуть себе прошлое, убедиться, что он живёт не только сегодня, здесь и сейчас. Впрочем, это касается не только костромичей, но и жителей области, которая должна помнить о том, что она существовала не только до 1944, но и до 1917 года J
Но прежде, чем построить такие выставки, надо выяснить, как это было – тогда, раньше, в прежние времена на самом деле. Ведь день сегодняшний очень быстро становится днём вчерашним, и превращается в историю. Сегодня всем, и профессиональным историкам, и обычным людям особенно интересны не только великие события или знаменитые люди, но и подробности повседневной жизни. Для того, чтобы сохранить их для потомков, при музее работает клуб «Живая история». Костромичи собираются, чтобы вспомнить о реалиях прошлого, которые их объединяли. Например, о том, как они учились в женской школе, жили в сборной (многие ли знают, что это такое?), организовывали первые шоп-туры в эпоху перестройки… Есть еще идеи и желание оставить воспоминания для будущего? Есть вещи, способные представить Ваше время? Звоните, оставляйте контактные телефоны на автоответчике 49-20-23. С уважением – Ваша Лариса Ивановна Сизинцева.