Кострома, Костромской технологический университет
В.И. СМИРНОВ И «ЗОЛОТОЕ ДЕСЯТИЛЕТИЕ» КОСТРОМСКОГО КРАЕВЕДЕНИЯ
В 2012 г. костромичи будут отмечать два юбилея, сто лет со дня создания Костромского научного общества по изучению местного края (сокращенно – КНОИМК или просто КНО) и 130 лет со дня рождения Василия Ивановича Смирнова (1882-1941), который на протяжении неполных двадцати лет во многом определял пути развития Общества.
В.И. Смирнов был сыном священника в с. Большая Брембола близ Переславля Залесского, а потому другого пути к образованию, кроме духовного училища, при безденежье трудно было найти, и с 9 до 24 лет он провел в общежитиях, пройдя последовательно училище, семинарию, академию. Через много лет он записал в дневнике: «Духовная школа вытравливала все соки самостоятельности […]. Я уже не верил в свои силы, в 15 лет не верил в бога, а потом терял не раз веру в людей»[1]. Однако составление житий святых, которым промышляли на пропитание студенты академии, все же не прошли даром. Нравственный идеал подвижничества, самопожертвования сохранился. В этом же дневнике есть запись: «Я хотел спасать мир…» И не случайно в самые трудные в смысле физического существования годы он вспомнит подвижника из северного жития…
Кроме того, как писал биограф В. И. Смирнова В. Н. Бочков, «видимо, в эти годы и обнаружилась у Смирнова склонность к исследовательской работе, а академия все же давала солидную научную подготовку» [2]. Тем не менее, за участие в подпольной социал-демократической организации он чуть не был исключен. Избежать такого поворота удалось лишь благодаря хлопотам старшего брата и его коллеги, В.О. Ключевского.
В 1906 году В.И. Смирнов окончил Московскую духовную академию по историческому отделению, но примечательна предпринятая им попытка изменить ход судьбы: он попытался оставить духовное ведомство, поступить на естественное отделение университета. Потеря веры делала духовную карьеру бессмысленной, а потому не кажется случайной и тема написанного в университете сочинения «Дарвинизм и антропология», в котором он, по замечанию преподавателя, пошел «вслед за дарвинистами». Это во многом объясняет то, что в дальнейшем В.И. Смирнов стал этнологом.
Попытка не удалась, университет пришлось оставить. Обстоятельства заставили принять место помощника инспектора Костромской духовной семинарии, но в этот раз духовное ведомство само поторопилось избавиться от неподходящего по взглядам человека. С осени 1908 г. В.И. Смирнов был перемещен преподавателем истории в Костромскую гимназию[3]. Должность предполагала руководство многочисленными гуманитарными экскурсиями гимназистов, как ближними, так и дальними.
Поворотной оказалась встреча с человеком, который и определил направление жизни В. И. Смирнова до самого ее конца, подсказал то самое «место в жизни», которое искал он некогда. Это был врач, краевед М. И. Комаров, член организованного в 1899 году Кружка любителей естествознания. Их знакомство был недолгим — в 1911 году М. Н. Комаров умер, завещав В. И. Смирнову библиотеку и мечту о создании в Костроме научного общества. Поначалу оно и мыслилось как «Костромское общество любителей естествознания», однако к моменту открытия его 5 мая (18 по новому стилю) 1912 года цели Костромского научного общества по изучению местного края формулировались как «изучение Костромского края в естественно-историческом, историко-археологическом, этнографическом, культурном и проч. отношениях»[4].
В. И. Смирнов, один из четырех членов-учредителей Общества, на том собрании был избран его секретарем. По свидетельству Л. С. Китицыной, «на секретаря […] свалилась масса организационной работы и всяческих работ: составление инструкций и программ для собирания материала, вовлечение новых членов, распределение членов общества по секциям, подготовка собрания, организация полевых исследований, создание библиотеки, своего музея, издательство, изыскание средств, помещения и, наконец, канцелярская работа»[5].
Однако далеко не все удавалось сразу. В 1914 году В. И. Смирнов записывал: «Раздумывая над судьбами Общества, я нередко прихожу к печальным выводам. Сколько потрачено усилий и как мало результатов. Если бы это время, которое я потерял на организационную работу, на писанье писем, бумаг, докладов секретаря, повесток и всего прочего, употребил бы на собственное научное изыскание касательно края — право, результатов было бы больше. Взявши на себя обязанности секретаря, другими словами, всю черную работу и предоставляя другим наслаждаться науками и погружаться в изучение края, я думал, что это только пока, временно, потом вскоре найдутся люди, закипит работа. Однако людей и работы нет»[6]. «Черновая работа оказалась не временной, а вечной», — горько замечала по этому поводу Л. С. Китицына.
Тем более удивительно, что в трудах Общества в это время выходят работы В. И. Смирнова, — значит, огромным напряжением сил он все же выкраивал время для ученых занятий, в том числе и требовавших полевых исследований. Прежде всего здесь надо упомянуть его статью «Крестьянская изба и ее резные украшения в Макарьевском уезде. Костромской губернии», вышедшую в третьем выпуске «Трудов КНОИМК» в 1915 году[7]. Позднее В. И. Смирнов именно ею открывал список своих публикаций в анкетах Центральной комиссии по улучшению быта ученых.
Программы и анкеты, многие из которых были составлены В. И. Смирновым, стали не просто одним из способов обследования губернии, но и воплощением принципиальных взглядов ученого на краеведение. Все было сделано для того, чтобы каждый, в ком дремлет исследователь, мог проявить себя на этом поприще. Почта ежедневно приносила секретарю Общества огромную корреспонденцию: ответы на анкеты, записи, зарисовки и запросы, — ни один исследователь, ни даже солидная экспедиция не могли бы с такой полнотой охватить всю территорию губернии. Так формировался архив КНОИМК.
В. И. Смирнов позднее писал: «Существуют три основных ресурса для каждой научной работы, которые предварительно должны быть созданы — Архив, Библиотека и Музей с неизбежными при нем кабинетами и лабораториями»[8]. И уже в первые годы существования Общества, во многом именно благодаря организационной работе В. И. Смирнова, они начали складываться — как результаты и одновременно условие исследовательской деятельности КНОИМК.
Однако поначалу и архив, и библиотека, и музей кочевали из одного помещения в другое, иногда помещаясь даже в частных квартирах членов Общества, — КНОИМК не имело своего помещения. Средств для покупки книг и экспонатов не было: Общество существовало на взносы и пожертвования, потому и библиотека, и музей формировались преимущественно за счет бескорыстной собирательской работы членов.
Война 1914 года создала новые трудности, — часть членов Общества ушла на фронт, возникли сложности с бумагой и типографиями, но благодаря усилиям В. И. Смирнова продолжали ежегодно выходить отчеты КНОИМК, его «Труды», печатались новые анкеты и программы.
Надвигалась глобальная катастрофа, и они понимали это. «Теперь, когда разразилась война, со времени которой, по всей вероятности, начнется новая эра в историческом развитии России, явилась настоятельная потребность хоть сколько-нибудь учесть вероятные последствия ее для края…»[9], — было написано в одной из анкет. Мир менялся на глазах — надо было сохранить свидетельства этому в архиве, библиотеке, музее…
Отчет за 1917 год — самый лаконичный и скупой из отчетов, составленных за 17 лет существования Общества В. И. Смирновым. Отчет следующего, 1918 года подтвердит: «Истекший год с материальной стороны для общества был годом очень трудной борьбы за существование»[10]. Прекратились взносы и частные пожертвования, а расходы увеличились — к Обществу стараниями В.И. Смирнова перешел музей архивной комиссии. Сбывалась мечта о «доме науки»: здание музея отныне и до 1929 г., конца реальной деятельности КНОИМК, стало базой для занятий Общества. Сюда переместились не только архив, музей, но и библиотека КНОИМК. Только вот не на что было содержать это здание, нечем было платить жалование служителям… И в 1919 году здание пришлось (пока что чисто юридически) передать городу.
Катаклизмы 1917 года вовлекли В. И. Смирнова в бурную общественную деятельность. Он избран гласным Костромской городской думы, состоит членом всевозможных комиссий, представляет КНОИМК в организационных комитетах по созданию Костромского университета, научной библиотеки, Губархивбюро, разбирает архив жандармского управления… В 1918 году объезжает брошенные усадьбы, спасая архивы, семейные картинные галереи. Но на первом месте остается любимое детище — КНОИМК.
Парадоксально, но именно в эти самые трудные времена, когда не хватало книг, инструментов, консервантов и даже мыла, когда сотрудники, чтобы не умереть с голоду, выращивали картошку и кроликов, — работа в Обществе переживала небывалый подъем.
С наступлением нэпа все организации были переведены на нищий местный бюджет. Как результат — в течение трех месяцев не работал музей, сотрудникам пришлось найти приют в одном из сторонних учреждений (не было дров). Создавалось положение, когда, по словам В. И. Смирнова, «краеведческое дело никому не нужно — ни правительству, которое равнодушно к гибели подобных научно-просветительных учреждений, ни народу — широким массам, которые не умеют еще ценить важности научной работы»… «Русская наука вообще ходила в рубищах, — говорил он на десятилетнем юбилее КНОИМК,— но провинциальная наука, особенно в последнее время, являет поразительное зрелище нищеты, для нее героическое время и время кустарничества не миновало…» [11].
Что же поддерживало краеведов в их деятельности? Здесь не приходится гадать, они свидетельствуют сами. Юбилейный доклад В. И. Смирнова содержит ответ и на этот вопрос: «Приходится напрячь последние силы, чтобы спасти положение дела, чтобы Об-во выжило, помня, что только знание страны может вывести русский народ из создавшегося тяжелого положения». Именно там он вспоминает одного северного старца, проводя параллель между деятельностью членов КНОИМК и его житием: «Подвижничество никогда не переводилось, подвиг принял лишь в наше время новые формы. А работа Научного Об-ва […] зачастую была истинной мукой и подвигом»[12].
В условиях хозяйственного разлада, когда были нарушены связи между отдельными районами государства, особое значение приобретало изучение местных природных ресурсов и традиций. Начатое еще до революции под эгидой Академии наук изучение производительных сил было продолжено Костромским научным обществом и в 1920-е годы. Краеведы изучали подземные ископаемые, лесные запасы края, напоминали о существовании охотничьих, рыболовных, пчеловодных традициях края. Специалисты исследовали особенности ведения сельского хозяйства, его влияние на складывание местной промышленности.
20 февраля 1919 года В. И. Смирнов, не перепоручая другим «черную» работу секретаря, стал одновременно и председателем Общества[13]. Его организаторский талант разворачивался в полную силу.
В показаниях В.И. Смирнова, данных ОГПУ в 1930 г., есть признание: «Нужно отметить одну особенность костромского краеведения, которая почти нигде не повторялась в других местах. Это — организация при Об-ве научных рабочих учреждений — станций и лабораторий […] Эти станции и лаборатории мало-помалу становились научно-исследовательским институтом»[14]. Его обвиняли в исполнении указаний Ленинградского бюро краеведения, это считалось виной — организация лабораторий, филиалов, и потому, рискуя усугубить свой приговор, В. И. Смирнов защищал свою любимую идею: «не шаблонное в некоторых отношениях устройство Об-ва являлось в результате личной краеведческой мысли, а не воздействием или влиянием со стороны».
В первые послереволюционные годы были созданы биологическая, геофизическая станции, геологическая и химическая лаборатории. Основную работу вели специалисты, но демократический принцип работы, общий для всего КНОИМК, сохранялся и в работе его «профессиональных» структурных единиц.
Особенно ярко это проявилось в работе этнологической станции, которую (не оставляя общего руководства Обществом и музеем) возглавил В. И. Смирнов. Основной формой работы этнологов по-прежнему оставались программы и анкеты, а, значит, сохранялась опора на краеведов, разбросанных по разным концам огромной лесной губернии. К этому добавилась экспедиционная работа, которая продолжалась даже в самые трудные годы, при отсутствии средств. Изучение человека тоже велось комплексно: было проведено несколько экспедиций в районы, где сохранялись следы коренных обитателей Костромского края — мери; во время этих поездок изучался язык (особенности говора) местных жителей и их постройки, характерные промыслы; записывался фольклор, проводились археологические разведки и антропологические обмеры.
«Мы, подмастерья науки»,— писал В. И. Смирнов и призывал не торопиться с обобщениями, стараться прежде всего собрать и сохранить исходный материал для будущих исследователей. Однако, когда «научного сырья» накапливалось достаточно, он сам и его сотрудники доказывали, что прекрасно владеют навыками анализа и синтеза.
Наиболее масштабной попыткой обобщить материал, собранный поколениями исследователей, можно считать доклад В. И. Смирнова на конференции по изучению производительных сил края в 1923 году, озаглавленный «Из вопросов и фактов этнологии края» [15]. За скромным названием скрывается исследование о дославянском населении края, где в качестве исходного материала использованы данные топонимики, диалектологии, археологии, антропологии и полевые исследования в области народной стройки.
Кроме того, с 1921 года он приступил к археологическим раскопкам, в короткий срок превратив Кострому в значительный археологический центр. Его ученик, член-корреспондент Академии наук СССР П. Н. Третьяков, объяснял это так: «помимо неутомимой энергии В. И. Смирнова и его широкого кругозора, в частности его геологических познаний, особую роль сыграло здесь и его прекрасное понимание народной жизни и ее истории. Исследуя древние памятники — места неолитических поселений, он нередко видел в них такие детали и особенности, каких не замечали археологи-профессионалы»[16].
Уже в уставе КНОИМК была сформулирована его программа, предусматривавшая создание филиалов Общества в уездах Костромской губернии. Далеко не сразу это удалось. Поначалу кадры исследователей готовились к непосредственной работе по программам, разосланным из Костромы. Постепенно налаживались связи, перед революцией и в первые годы после нее стали оформляться уездные отделения. Кроме них существовали волостные и даже сельские отделения КНОИМК. К началу 1930-х годов на территории губернии их было уже 32.
Итак — организаторская работа, руководство этнологической станцией и музеем местного края, исследовательская работа в самых разных областях. Подготовка ежегодных отчетов, редактура «Трудов КНОИМК». И при этом никто не взял на себя его ежедневной «черновой» работы — по-прежнему он отвечал на многочисленные запросы.
Вопреки горьким размышлениям В. И. Смирнова, ему удалось увидеть, как проросли посаженные им семена. Каторжный труд не оказался таким уж безнадежным. Была создана и функционировала сложная структура КНОИМК, объединившая профессионалов, трудившихся в штате станций, и любителей – корреспондентов с мест, членов филиальных объединений Общества. При большинстве уездных отделений были созданы музеи, сохранившие для потомков и собранные невероятными усилиями музейные предметы, архивы, и библиотеки. При содействии КНОИМК были созданы рабоче-крестьянский университет, губернские (позже — областные) архив, музей и научная библиотека.
Все это вряд ли было осуществимо, если бы не поддержка Центрального бюро краеведения, благодаря которому усилия местных ученых были включены в общероссийскую систему краеведческих организаций, что и обусловило феномен, по словам С.О. Шмидта, «золотого десятилетия» российского краеведения.
Некогда В. И. Смирнов мечтал: «Впереди необъятное море работы. Можно только пожелать ему (КНОИМК. — Л. С.) и тем, кто сменит усталые ряды первых работников, с верой в успех, при более благоприятных условиях и при помощи широких общественных сил продолжать начатую работу»[17]. И новые люди действительно пришли. Шел тот самый 1929 год — год Великого перелома. Редакционная статья нового издания — «Известия КНОИМК» заканчивалась призывом: «Позор аполитичным! Пламенный привет ОГПУ — часовому революции!»[18].
В. И. Смирнов, его друзья и ученики прошли муки допросов, камеры «домов заключения», а потом влились в бесконечный людской поток, устремленный на север, на восток… Его сердце не выдержало 21 октября 1941 года.
В. И. Смирнов верил, что расцвет краеведения еще впереди. Сейчас важно собрать, записать — придут другие, и краеведение поднимется на недосягаемую высоту. Он не знал, что той вершине, на которую он поднял костромское краеведение, еще долго придется оставаться самой высокой, а подчас и казаться не достижимой более.
[1] Китицына Л. С. Материалы для биографии В. И. Смирнова //Государственный архив Костромской области (далее — «ГАКО»). Ф. р-550. Оп. 1. Д. 121. Л. 14. (далее — «Л. С. Китицына…»).
[2] Бочков В. Н. Подвижники костромского краеведения // Второе свидание. — Ярославль, 1974. — С. 44.
[3] ГАКО. Ф. р-550. Оп.1. Д.116. Л.7 об.-8.
[4] Устав Костромского Научного Общества по изучению местного края. — Кострома, 1912. — С. 1.
[5] Л. С. Китицына, л. 48.
[6] Там же, л. 49.
[7] Труды Костромского Научного Общества по изучению местного края. — Кострома, 1915. — Вып. 3. — С. 171-178. (Далее — «Труды КНОИМК…»)
[8] Отчет Костромского Научного Общества по изучению местного края за 1922 год. — Кострома, 1923. — С. 26. (Далее — «Отчет за… год»).
[9] Анкета по вопросу о влиянии войны на жизнь местного края. — Кострома, 1914.
[10] Отчет за 1918 год. — Кострома, 1919.
[11] Отчет за 1922 год. — Кострома, 1923.
[12] Там же.
[13] ГАКО. Ф. р-550. Оп.1 л. 8 об.-9.
[14] Гос. архив новейшей истории Костромской области. Ф. р-3656. Оп. 2. Д. 4323. Л. 133. Частично опубликовано: Археографический ежегодник за 1991 год. – М.: Наука, 1994. – С.125-136; Взгляд в прошлое: Сб. документов (1918-1991 гг.). – Кострома, 2000. – С.78-83.
[15] Труды КНОИМК. — Кострома, 1924. — Вып. 33: Костромской край в докладах 1-й Костромской губернской конференции по изучению производительных сил края.
[16] Китицына Л. С., Третьяков П. Н. Памяти В. И. Смирнова // Советская археология. — М., 1968. — № 4. — С. 40.
[17] Отчет КНОИМК за 1922 год. — Кострома. 1923. — С. 32.
[18] Известия Костромского Научного Общества по изучению местного края. — Кострома, 1930. — № 2—3. — С 4.