Разнообразие ментальных типов Костромской губернии в путевых заметках XIX века.
Путевые заметки восходят к итинерариям, периплусам, хождениям, — нарративным заменам картографии. Их роль в культуре менялась в зависимости от ценностных установок эпохи [Историческое краеведение. Пенза, 1993. С.189-200]. Как жанр путевые очерки многообразны, они зависят не только от времени, но и от личности автора, отражают круг его интересов и цели путешествия. Общее в них – одно: они передают калейдоскоп впечатлений путешествующего, вызванных многообразием увиденного.
Сравнения становятся неотъемлемой частью дорожных записок: «Дворяне … соображаются в обычаях, в одеяниях с Петербургом. Смиренная Кострома, хотя не шумна, не богата забавами, но все веселее Нижнего». «Народ продолжается крупной, чистой… редко увидишь кого в лаптях… Красота, свежесть лиц даны обитателям по Волге, и вы найдете здесь много красавиц». Крестьяне «живут в довольстве. Какая противоположность с Тамбовским краем!»- восклицал П.И. Сумароков в 1838 г.
Когда человек минует за одну поездку 12 губерний, как П.И. Сумароков, сравнения неизбежны. Впрочем, проезжали путники, преодолевшие и большие расстояния. Так, М.П. Жданов проехал 22 губернии, поэтому, минуя Кострому даже не проснулся.
Казалось бы, при путешествии в пределах одной губернии впечатления должны быть более однородными, однако это не так. Сама по себе протяженность Костромской губернии – 473,6 км. с севера на юг и 754,2 км. с запада на восток – предполагала на этом расстоянии определенное разнообразие.
Традиционно в Костромской губернии выделяли лесной восток (Кологривский, Ветлужский, Варнавинский и Макарьевский уу.), отходнический Северо-Запад (Буйский, Галичский, Чухломский, Солигаличский уу.) и промышленный юг (Юрьевецкий, Кинешемский, Нерехтский и Костромской уу.). Исходя из различий в природных условиях и, как следствие, в занятиях жителей, можно было априори предполагать и разницу в ментальных установках.
Путевые заметки XIX в. оправдывают эти ожидания. Крестьяне из пограничного с Вологодской губернией селения вели с профессором М.П. Погодиным в 1840 г. такой диалог: «Разговор начался с их управления: “Довольны, батюшко, совершенно довольны” […]“А мужички у вас каковы?” — “Тихие, батюшко, сказать, что тихие; мы ведь живем в глуши”». Это, пожалуй, стало общим местом в описании восточных уездов.
Схожие впечатления скромности, неброскости в поведении и одежде произвели жители северо-востока на костромского помещика И.П. Корнилова, который путешествовал из Костромы в Солигалич зимой 1857 г.: «По суровому климату Кологрив может быть назван Сибирью Костромской губернии; в здешних огородах не вызревают ни огурцы, ни ягоды. Я въехал в город, когда народ выходил из церкви. Все были скромно одеты: здесь не щеголяют нарядами».
То же наблюдали путешественники и в уезде: «Парфентьевские крестьяне вообще смирнее и уступчивее галицких. Проезжий мужичок только завидит кибитку или заслышит колокольчик, — сам сворачивает с торной дороги в рыхлый снег».
Однако близость к городу, даже уездному, портит людей: «Подгородные крестьяне всегда больше пьянствуют, чем наш брат, серый мужик, потому что под городом кабак близко».
Совсем иное впечатление производили жители отходнического северо-запада, но и тем было далеко до единообразия. Общей чертой единогласно признавалась большая бойкость и грамотность.
Некто Терехов, опубликовавший свои записки в «Вестнике промышленности» за 1860 г. (т.I, паг.3), отмечал: «Переходя в уезд Галичский, мы должны заметить довольно резкое отличие, как в нравах, так и в образе жизни его жителей. Они живут несравненно лучше, отличаются чистотой, опрятностью и гостеприимством. Грамотность распространена везде».
Однако отходнические уезды различались между собой. Тот же И.П. Корнилов записал такой разговор: «В веселый уезд едем, — заговорил мой сидоровский ямщик; — от Сидорова к Чухломе пошел народ хорош, и чем ближе к Чухломе, тем бойчее, — здешний край потому и называется “Чухлома зеленая”, что весело живут. Здешний народ самый что ни на есть форсистый, протестованный, учен Москвою да Питером, не то что вино кабацкое – ему подавай чаю; хоть в деревне живет, а всякое ученье и городские обычаи знает, словом сказать, народ образованный, обер-вор: свои рукавицы за пазухой – чужих ищет».
При всем том отмечалось, что «форс» не всегда был соотнесен с реальным достатком: «от нас к Парфентьеву да Кологриву народ тоже не чухломятам чета, гораздо посерее: иной мужик на самом деле куда богаче здешнего, да виду такого не задает. А здешний народ – […] гораздо провористее: здесь так бывает, что в одном кармане вошь на аркане, в другом блоха на цепи, а сам при людях фу, каким гоголем ходит».
Характерно, что жители южных уездов описывались, так же, как жители губернского центра и одновременно как представители губернии в целом.